[dalilah]

Уходящее
В золотое сияние осени
Никогда не будет потеряно.
Если ты не забудешь,
Как сердца касался
Теплой своей ладонью.

Неспешное движение
Воздуха
Остановит панику разума.
Но я существую
И не перестану быть
В твоей голове.

Ветви деревьев
Склонятся,
Кончиками своих пальцев
Без листьев
Касаясь твоей спины
В сожалении
Когда ты увидишь
Мой силуэт в тени на мостовой.

Стой под дождем
Жди
Пока капли смоют
Память моих пальцев
С кожи твоей
Может быть

Белой тенью
Уйдешь ты дорогами осени
Обласканный последними лучами
Заходящего солнца.
Но ничто не заставит забыть
Как сердца касался
Теплой своей ладонью.

отсюда
Это вообще фандомное стихотворение, пейринг Шурф/Тотохатта

@темы: Стихи из Мира Стержня

---

Зеленый ветер

[dalilah]

С далеких времен
прорываясь сквозь толщу дней
летит и летит к нам зеленый ветер
но мы его не замечаем
и лишь иногда ощущаем на лицах
прикосновение детства
как тепло материнских рук
и понимаем с грустью
как далеко мы ушли
от будущего







Были мы лучше
но годы смешали
с хлебом насущным
небо







В нас постепенно исчезают птицы
взамен степенно множатся ужи







Родник был пуст но мы не замечали
мы сами были той же пустотой







Как много нас, как мало жизни
в пространных паузах меж нами,
где пылью вымершей клубятся
годами стертые слова







Приходит час – мы исчезаем в числа,
истратив звук растущего зерна







В каждой любви
с целеустремленностью носорога
неустанно ищем подробностей
и когда наконец
доходим до самой последней
незаметно становимся
глубоко-глубоко
несчастными







Все сегодня на месте
(и такое случается в жизни),
и луна за окошком,
и букашка на белой стене…
Посмотри, как легко
к этой мысли о скором исходе
прилагается осень
и граненый стакан на столе







Сначала
в объятиях матери,
затем отрочества, после
первой случайной женщины,
затем первой, но не случайной,
затем просто любимой женщины,
затем очень любимой женщины,
затем женщины просто, затем
в объятиях жриц любви,
потом одиночества, сумерек и тишины…
И наконец, ничему неподвластный,
неодолимый никем,
несгибаемый,
твердый,
холодный
исчезаешь в оргазме
уже абсолютной любви







Если ночь напролет
неподвижно смотреть в пространство
то можно к утру увидеть
как с пространства сползает время
обнажая холодный скелет –
большое и злое растение







Это небо издревле качается в мертвой ладони
Это солнце извечно восходит в холодной руке







Подвергая сомнению
непрерывность времени,
одни говорят –
раньше было лучше,
другие – хуже,
третьи просто молчат,
и никто не спросит –
а когда оно это
раньше?







Точечность мыслей
перерастает со временем
в линейность чувств







Мы никогда не постигнем
действительной сущности целого
ибо всё на земле –
частица







Никто не дойдет до конца
ибо рыба живущая в сердце
плывет обратно







То что мы называем любовью
всего лишь чужое время
заглянувшее к нам на миг







Эта вечная смерть
в каждой твари цветет и беснуется
Эта вечная смерть
неправильно названа жизнью







Города, мегаполисы, страны,
континенты, моря, океаны,
небоскребы, дома… и все же
это всегда
мир одного человека







Попытки
очеловечить женщину
напоминают попытки
обнажить нагое







Люди не верят в Бога
а то во что верят
должно по их мнению
спасать от несчастий
сохранять от напастей
вершить возмездие
по отношению к тем кто посмел
нарушить их гладкий покой

А все потому
что люди не верят в себя







Аналитик стоял у окна
и тщательно анализировал
пейзаж за окном
становящийся с каждой минутой
угрожающим, это
подтверждало практически все:
и цветочная будка с разбитой витриной
и ветер срывающий листья афиш
и фонарь истекающий рыбьим светом
и троллейбус сломавшийся на перекрестке
и девушка в синем с причудливым зонтиком
и зонтик кричащий малиновым цветом
и рыжий прохожий с огромным букетом…

«Она не придет» – решил аналитик
и радостно застрелился







Прекрасно все, что вовремя явилось
Вино, любовь иль женщина на время
Какая скука вечером в четверг
встречать в дверях заблудший понедельник







Большими рядами
идут по земле деревья,
но их стройное шествие
остается для нас незамеченным,
ибо деревья идут
со скоростью тысячелетий







Как сад весной
самим собой
наполнен мир
В нем все
павлинно







Здесь запах вымерших пространств,
здесь умирают постепенно,
живут по случаю, мгновенно
и очень долго не живут







Линия жизни –
траектория раненной птицы
перелетевшей с ветки на ветку







Ищи, найди и спрячь
от всех живых и мертвых,
от всех вокруг, но прежде
от самого себя







Если небо не хочет спускаться к тебе
придумай другое небо







Живешь и не знаешь
что именно этого
уже никогда
не будет







Не хотел уходить
Не хотел оставаться
Хотел жить







Ничего не меняется
даже если меняется все







Параллельность мысли
сознанию
не позволяет сказать
больше

Карен Джангиров

@темы: Стихи из Мира Паука

---

Гонимый ветром, шел я быстро, но дороги шли быстрее

[dalilah]

Нечто
самое красивое
самое главное
самое нужное
скрывает от нас
непрерывный прилив
пространства


Нет ничего нежнее бесконечности
свернувшейся котеночком у ног

— — — — — — — — —

В пространстве межбуквенном тлеют забытые звуки
хранящие тайну когда-то погибших миров

— — — — — — — — —

О это чудесное дребезжание
маленькой чайной ложки
в индийском океане
летящего ночью поезда

— — — — — — — — — —
Кто-то все время проходит мимо
кажется – это я

— — — — — — — — — —

Я не видел как плачут птицы
но я знаю что слово «осень»
начинается с птичьих слез

— — — — — — — — — —

В этом
непрерывно шагающем городе
я мог бы жить
если б не шел быстрее

— — — — — — — — —

Неповторяемость волн
на протяжении тысячелетий
как свидетельство смены времен
убеждает меня
в обратном

— — — — — — —

В моих глазах
помещается вся вселенная
от любимой до солнца
от солнца до муравья
и я мог быть вполне счастливым
если б не мой человеческий разум
не умеющий жить
частично

— — — — — — — —

Чем дольше живу,
тем больше склоняюсь к мысли,
что основное отличие между нами
в несущественном, просто
одни любят горы,
другие – степь,
одни – тишину,
другие – ветер,
одни пьют кофе,
другие чай…

Ну а все остальное –
следствие несущественного

— — — — — — — — —

Если все повторяется,
значит все повторяется, значит,
в твоей корзине исчерпались кубики,
и надо просто уйти, раствориться, исчезнуть
в призмы, цилиндры, конусы…

— — — — — — — — — —

Если хочешь увидеть
как летят мгновенья
распусти узелки
столетий

— — — — — — — — —

В поисках сущности в несущественном
я обнаружил однажды
существование тайных знаков
определяющих всюду
ступенчатость происходящего
как единственный смысл
жизни

— — — — — — — —

Длиннее века и короче мига
была моя стремедленная жизнь

— — — — — — — —

Раньше я мог
уместиться в одной минуте
а теперь во мне тонут
годы

— — — — — — — —

Хотел бы я знать
сколько имен
у любви



Карен Джангиров

@темы: Стихи из Мира Паука

---

[hohengron]

От меня
постепенно,
как от несовершенной статуи,
отсекается хаос, и скоро
я стану грудой опавших осколков…

Но кто этот скульптор,
вечно собой недовольный
и сотворяющий из меня
насыпь?


— — — — — — — —
Ежесекундно
соприкасаюсь с миром:
трогаю ветер,
читаю травы,
слушаю горы,
беседую с птицами… –

вспоминаю себя
по крупицам
— — — — — — —

Вспоминаю
день свой смерти –
кажется, было скучно
— — — — — — —


Где тот источник, в котором
я бы смог утолить свою жажду,
не отразившись в его поверхности?

— — — — — — —
Ветер ли гонит листву.
Я ли прощаюсь навеки.
Небо горит под ногами
и пеплом восходит к земле…

— — — — — — —
Птица – стремительный жест пространства

— — — — — — —
Идея счастья –
идея многократного использования
одного мгновения
— — — — — —

Умение
жить настоящим
есть высшая гениальность
— — — — — —

Самое главное –
нарастающей цепью мыслей
превзойти непрерывность ракушек, мечтой –
звезду, восходящую в небе, а грустью –
одиночество камня на дне бесконечно глубокого
моря…

— — — — — — —

Приходят люди.
Уходят люди.
Как сон приходят.
Как сон уходят.
А человек остается
стоять неподвижно
у камня,
у дома,
у моря,
у дерева…

Наедине со своим
отсутствием

— — — — — —
А вы знаете, смерть –
это есть наибольшее из
существующих в жизни пространств, это жизнь,
не вместимая более
ни в одну действительность

— — — — — —

Слеза –
это
космос,
который
мгновенно
сжимается
болью
до
капли

— — — — — — —

Время –
скачок пространства.

Непрерывность времен
определяет мгновенность
вечности

— — — — — —

Это все жизнь!
И деревья, и травы.
И моря, и озера.
И букашки, и птицы…
И только ты на земле,
одиноко возвышенный разумом, –
детеныш смерти

— — — — — —
Осень –
сочинение шепотом
на тему:
«У ветра пальцы
Бетховена»

— — — — — —
Это не трудно –
за сверкающий кончик
вытянуть взглядом из спящей звезды
золотую цепочку букашек…

А можешь ли ты
по ритму бегущих дождинок,
по степени грусти в глазах у лягушек
определить глубину
осени?

— — — — — — —

В бездонных глазах
бездомных бродячих собак
на рассвете прячутся звезды. Днем
собаки их носят во взгляде, а ночью
высыпают обратно
в небо

— — — — — — —

В веселом хрустящем потоке
криволинейного ветра
несется на бешеной скорости
ласточка – это земная
весточка небу. Как много
весной на земле новостей!

— — — — — — —

Жить
на земле
человеком – значит
каждый миг сторожить
Действительность

— — — — — — — —

Эти очи ничейных ласточек
все пространство засеяли мглой.
Оставили только нетронутым
небо в глазах землекопа

— — — — — — —
Стихотворение –
сгусток сосредоточия
остановленной на лету
мысли…

Об этом
знают деревья,
обжигающие пространство
поэзией

— — — — — — —

Ищет гора,
к кому хоть на миг
прислониться

— — — — — — —


Жизнь
на земле –
всего лишь
попытка
нарушить
непрерывное эхо
бессмертия


— — — — — — —

А истина – жуть,
как лицо убийцы,
обнаженное среди ветвей
ледяного сада

— — — — — — —

Тяжело умирать
на равнине. Об этом
знает любая
пропасть

— — — — — — —

Какая нелепая мысль –
о господстве человека в природе,
сотворенного самой природой
по методу его отрицания

— — — — — — —

Если все истины
сложить по крупицам в целое,
то непременно родится огромное лживое зеркало,
кривизна которого –
жизнь



Карен Джангиров www.stihi.ru/avtor/verslibre

@темы: Стихи из Мира Паука

---

[hohengron]

Все, что вечным казалось,
постепенно уходит, взамен
остается умение видеть за тучей
очертание птицы, еще
способность чувствовать боль
от столкновения рыбы
с камнем

Карен Джангиров

@темы: Стихи из Мира Паука

---

Песни Ветра

[dalilah]

Мне вот кажется, что вполне в тему, в настроение.















Трамонта́на (итал. tramontana — «из-за гор») — холодный северный и северо-восточный ветер в Италии, Испании, Франции и Хорватии. Является разновидностью ветра Бора. Возникает из-за разницы между высоким давлением в материковой Европе и низким в Средиземном море. Трамонтана может развивать скорость до 130 км/ч.

@темы: Звуки Ветра

---

Приветственное

[hohengron]

Уважаемые  veronika-ambrozova и  Катя Морковкина., вижу вас как наяву!

Добро пожаловать!!!

@темы: Друзья Ветра

---

До неба и обратно

[Лина_]

Название: До неба и обратно
Автор:  Хвостатая_
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: G
Жанры: Джен, чудеса, повседневность
Размер: Мини
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: одна девушка просто каталась на качелях))))
А вообще рассказ старый. Зато первый чудесатый.


Качели раскачивались все сильнее. Галка довольно зажмурилась. Ветер в волосах – упоительное ощущение!
Девушка шла по аллее после работы, но, не дойдя до дома, повернула в соседний двор, увидев сквозь листву кустов ярко алые качели. Галина с детства обожала качаться на них, и даже сейчас, в свои двадцать четыре года не могла отказать себе в этом удовольствии.
Но вот качели стали останавливаться, и девушка открыла глаза. Обмерла. Протерла глаза.
– Я что, сплю? – спросила она просто, чтобы услышать свой голос.
Двор слегка изменился. Дома и деревья остались на месте, но исчезли все машины, а на всех окнах теперь были ставни. И это в обычной московской пятиэтажке! А на подоконниках, на всех, что удивительно, появились цветы. Вообще цветов вокруг стало намного больше – внезапно зацвели все кусты и деревья во дворе. К тому же вместо привычного для города запаха бензина в воздухе витали ароматы травы, цветов и ванили. И, кажется, были какие-то еще кондитерские ноты, словно рядом находился магазин сладостей. Галка спрыгнула с качелей и осторожно обошла двор. Людей не было видно. Однако откуда-то все же доносились чьи-то голоса, правда, что они говорили, девушка не разобрала. Гала вернулась к качелям и села на них, раздумывая, что теперь делать. В этот момент во двор зашли двое детей – белокурая девочка с белоснежными крыльями за спиной, и черноволосый мальчик с чуть заметными красноватыми рожками.
– Да как ты не понимаешь!!! – Воскликнула девочка, слегка взмахнув крыльями, - Они же волшебные!! – она протягивала спутнику какую-то коробочку.
Тот вздохнул.
– Иди ты нафиг, ангел, - ответил он, принимая коробочку.
– Попробуй! – голос девочки-ангела стал более спокойным.
Чертенок вздохнул и, открыв коробочку, взял оттуда конфетку и отправил в рот.
– Ну как? – довольно спросила девочка, поправляю рукава своего голубого платья.
– Вкусно! – радостно ответил чертенок, кажется, он не ожидал этого. – А в чем волшебство?
– Во вкусе! Он же меняется, – терпеливо объясняла ангел.
– О! – чертенок видимо, наконец, распробовал конфету.
– Вот! А ты не хотел пробовать.
Чертенок только пожал плечами – мол, да мало ли что ты могла мне предложить.
Уладив, таким образом, конфликт, детишки взялись за руки и через несколько минут скрылись в соседнем дворике.
Галка только удивленно смотрела им вслед. Надо же. Ангел и черт. Они и правда есть! Да еще и дружат!
– Всегда это знала! – довольно сказала девушка самой себе. – Иначе и быть не могло!
А потом вновь раскачалась на качелях. И закрыла глаза.
И проснулась.
Все тот же дворик пятиэтажки, знакомые запахи бензина и сухого лета. Шум автомобилей проезжающих по дороге.
– Вот это покачалась. До неба и обратно, - усмехнулась девушка, спрыгивая с качелей и направляясь к дому.

@темы: Проза Ветра

---

Как будто юношеское незабываемое )))

[Рин Лока]

Автор: Айрин Лока
Название: Сирена
Фандом:Luna Sea
Пейринг, персонажи:много Рюичи, много Сугизо, Иноран и Шинья пробегали мимо, огненный Джей-сан мелькнул, заявил, что ему не нравится барахтаться в воде, и более присутствовать не захотел.
Жанр: мистика, мифические существа, джен, кроссовер (с фильмом "Выше Радуги")
Рейтинг: PG
Дисклеймер: Права - правообладателям
Примечание: Размещение у себя - с шапкой.

@темы: Звуки Ветра, Лики Ветра

---

Звуки ветра как они есть

[dalilah]

Cкачать Звуки природы Шум ветра бесплатно на pleer.com

Cкачать Ветер)) Звук Ветра бесплатно на pleer.com

@темы: Звуки Ветра

---

Как будто попутное как будто знакомое

[hohengron]

Незабвенные! Позвольте поделиться с вами стихами леди Catherine de Froid с её любезного разрешения:

Попутный мыслям ветер
Картинные жесты: лицо - под ветер,
А руки, как крылья, врозь.
Как все-таки здорово жить на свете,
Когда вихри сносят мозг.

Все в разные стороны: взгляд, прическу -
Сдувает шальной порыв
Блаженной струи, что зовется - воздух
Да буря, гроза всех ив.

И, в общем, плевать, сколько недоспали
И сколько ещё бумаг
Куда отнести, если тянет в дали
Тем ветром, что треплет флаг.

Мозги наизнанку и вширь раскрыты.
Прохожий! Есть сор - кидай!
Все лишнее воздухом будет смыто
Долой. И наступит рай.


Гравитация
Здесь полагается объясниться,
Намек подкинуть на то – о ком,
А не о чём. Вопреки – начнем
Обрывком, верх утеряв страницы:

"...И даже воздух дрожит иначе,
И тяготенье наискосок,
Картина мира – морской песок:
Узор от волн ничего не значит.

Все ходят прямо: назад, налево.
Прямая вяжется узелком
Под шагом – в зиму да босиком,
Под взглядом в сторону... Лбом – в деревья.

И, тяготея – туда, за небо,
За сплошь застроенный горизонт...
Магнит смещается – слышишь звон,
Не знаешь, где. Замереть – не требуй".

Стихии комментируют ситуацию
Примечание автора: Надоела мне эта тенденция. Какая бы погода ни была, начинаются массовые жалобы. Когда она меняется, протесты еще громче. В итоге у нас лето в марте и зима в октябре.

Захотели зимы - будет.
Лета жаждете - вот оно.
Разольем вам дождя вином,
Принесем снегу на блюде.

Нынче мы еще проворней
Исполняем любой каприз.
Вам тепла? Нет, не надо виз,
Все доставим мы к вам в город.

Месяц - много, сезон - скучно,
Каждый день - будь неповторим.
Дождь кислотный смывает грим
Грязи, в лужах дрожат тучи.

Все для вашего лишь блага,
Наплевать, что нужней Земле.
Сыплет снег в полуночной мгле
Октября: все одно - влага.

Ночной город
Надоело жить в потолке и стенах.
Давит все, что с массой, - и все, что без,
Плавится аморфно - и прочь из плена,
Даже если атом бы в щель не влез.

Ночь и фонари, ни души над ухом,
В стенки горизонта мысль бьет волной.
Направленье к компасной стрелке глухо,
Скорость - график, где ни одной прямой.

Нет счастливых лиц в метрополитене,
Пусть в ряды сидящих не вбить и клин.
Счастье - наблюдать, как играют тени
В отсветах неона в миру машин.

Как иначе жить? Нет, учить не надо.
Я сама умею себя смирить,
Вечер коротать с плиткой шоколада
Да, заткнувши нос, окунуться в быт.

Только взаперти - на порядок хуже.
Двери так и просят - пройди и прочь.
Город с тишиной, как ни странно, дружит,
Если в жертву шум принимает Ночь.

@темы: Стихи из Мира Паука, Друзья Ветра

---

Приветственное

[hohengron]

Вижу вас как наяву, уважаемые  Herwigg и  Irlite!

 Herwigg, ваши дамы прекрасны! Химемия - так совсем Дева Ветра! Можно взять её в Лики Ветра?

@темы: Друзья Ветра

---

Только и разговоров, что о море

[hohengron]

Название: Только и разговоров, что о море
Автор:  Дашти
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: G
Жанры: Джен, Мистика, Повседневность
Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: Ни один разумный человек не может предположить, что до чуда всего-то полтора часа на электричке. Гораздо проще верить в то, что проводишь выходные невероятно скучно, чем просто невероятно.
Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора (разрешение на публикацию получено)


Выходя из вагона, случайно наткнулась на ветер. Ветер был еще молодым и не слишком степенным, а потому только хихикнул тихонько ей в оглохшие от грохота колес уши, взъерошил коротко остриженные волосы, да на прощание озорным жестом бросил пригоршню невесть откуда взявшегося песка прямо в лицо. Расстроилась, конечно, расчихалась, слезы из глаз потекли — пришлось даже на корточки присесть, чтобы не потерять равновесие и не свалиться прямо на пути. А подняла голову, услышав крик чайки. Чайка обнаружилась на небе — неспешно, прямо-таки лениво машущая крыльями на фоне редких облаков, на горизонте незаметно переходящих в барашки на волнах.

- Надо же, - удивилась вслух. - Море.

Потом подумала — ну правильно, куда и уезжать с Рижского вокзала, как не к Балтике. А что ехали всего полтора часа, да станцию машинист объявил как опостылевший «73-й километр» - так это проблемы машиниста и ее собственные, а никак не моря, внезапно оказавшегося на месте бабушкиного дачного поселка.

СНТ «Строитель-2» ненавидела всей душой с самого детства: вся эта нарезка внезапно ставшей всем нужной земли на лоскутки по 8 соток, наспех построенные щитовые домики, заборы-рабицы, дорога вся в таких рытвинах, что даже на велосипеде не особенно и покатаешься. И конечно, картофельные поля рядом с поселком, а на участках — бесконечные грядки клубники, яблоневые саженцы, удушающе пахнущие флоксы всевозможных расцветок и неумело устроенные альпийские горки. Но главное — люди, те самые, что после рабочей недели неудержимо рвутся сюда сквозь толпы в электричках и пробки на дорогах, чтобы посвятить два дня копанию в земле, а потом рассказывать сослуживцам, что у них-то на огороде огурцы уже завязались! И ни одного, ни единого, даже самого странного или нелюдимого, ребенка ее возраста. Никакой детской свободы с запрещенными (и потому ежедневно совершаемыми) поездками на речку — впятером на трех велосипедах, с садами диких яблонь, с полуденными привалами в кукурузных полях, про которые с такой тоской слушала от одноклассников в сентябре, на школьных переменах, мечтая, чтобы однажды ее собственные глаза могли светиться таким же беспредельным счастьем.

Когда повзрослела, начала воспринимать дачу как неприятную, но неизбежную трудовую повинность, что-то вроде мытья полов или оплаты счетов за квартиру. А когда не стало мамы, всю заботу о бабушкином душевном здоровье взяла на себя. Так и вышло, что пришлось даже купить огромную, по площади почти с дом, теплицу, а потом еще и ездить чуть ли не каждые выходные пропалывать, подрезать, подкармливать и подвязывать бесконечные помидоры, перцы и грядки с морковкой. По правде говоря, бабушка была еще вполне себе крепка и могла, наверное, справиться со всем этим сама, но уж лучше ездить помогать, чем потом бегать с ней по врачам и пытаться вылечить вконец сорванные спины и растревоженные суставы. Зато бабушка была счастлива и знала, что уж от внучки всегда можно ждать помощи.

Поэтому когда вместо таблички с указанием привычного названия станции на платформе увидела аккуратный павильон с надписью «Dzintari», решила, что с неполадками в собственной голове (которые, судя по всему, вполне имели место быть) будет разбираться позже, а пока что вполне можно себе позволить хотя бы дойти до полоски виднеющегося за деревьями песка и попробовать ногой соленую воду. А там видно будет.

Выдохнула решительно и пошла, огибая аккуратные заборы, почти что невидимые за гроздьями сирени, всматриваясь в тщательно замаскированные девичьим виноградом калитки, цепляясь глазами за деревянные балкончики и мелкие квадратные стеклышки веранд. Встретился сидящий на обочине дорожки аккуратный серый кот с белыми лапками — в неброском ошейнике с медальоном, явно домашний — полноправный пушистый хозяин здешних мест. Полушутливо кивнула ему, проходя мимо — кот проводил внимательным чуть настороженным взглядом коньячно-желтых глаз. Наконец, оставив по правую руку очередной домик, выкрашенный небесно-голубой краской, вышла к морю и замерла.

Балтийское море прекрасно в любое время года и при любых обстоятельствах, но особенно хорошо в двух случаях: в ноябре в Питере, когда свинцовые волны стекают из свинцового же неба и набегают на свинцовый же город, пытаясь укрыть его на зиму — или навсегда, тут уж как повезет, - и в мае в Юрмале, когда пенные барашки внизу вторят белым облакам наверху, солнце высвечивает тени разными оттенками уже не серо-сизого, а вполне себе синего цвета, а в воду уже можно хоть и ненадолго, но зайти — хотя бы по колено. Но сегодня творилось что-то особенное. На Рижском заливе стоял штиль. Почти недвижная вода мелко мерцала под солнечными лучами, пушистые тени облаков медленно двигались вдаль от берега, а где-то почти на горизонте, едва видимый, белел пресловутый одинокий парус какого-то счастливца — вот уж кому сегодня повезло.

Сняла кроссовки, закинула их в рюкзак, закатала штанины до колен и с наслаждением вошла в почти ледяную еще воду. Брела вдоль берега, погрузившись в блаженное немыслие, ощущая только теплую солнечную ладонь на своей макушке, проваливающиеся в холодный песок пальцы ног и запах — соленый, мокрый, водорослевый, заполнивший все, что осталось между головой и пятками. Сколько шла так, наблюдая за пузырьками, разбегающимися под водой от каждого шага, не смогла бы потом сказать даже для спасения собственной жизни. Остановиться пришлось внезапно, чтобы не налететь на обладателя таких же босых ступней, внезапно появившихся в поле зрения. Подняла глаза и с вялым удивлением увидела бабушку, улыбающуюся так широко и радостно, что немедленно стало совестно: забыла, ушла, моря захотела, а бабушка-то ждала ее часам к 10 утра, завтрак небось приготовила. И список дел такой, что не продохнуть было бы весь день.

Сказала неловко:

- Привет...

И снова потупилась, разглядывая песок под ногами. Услышала бабушкин вздох, а потом вопрос - негромкий, немного печальный, немного насмешливый:

- Забыла, да? Ну конечно... - и, встрепенувшись, уже совсем другим тоном. - Ну ничего страшного, я же тебя нашла. Пойдем лучше завтракать.

И под изумленным взглядом направилась к песчаному валу — бодрой, пружинистой походкой, будто и не было позади почти семидесяти лет жизни, болезни и смерти дочери, сотен дней, проведенных согнувшись в три погибели за сбором колорадского жука. Пришлось выбраться наконец-то из воды и поспешить за ней, на ходу пытаясь сообразить, куда именно они идут завтракать, откуда взялась бабушка и вообще какого черта тут происходит. Впрочем, наблюдать за хаотичным движением собственных мыслей, не снабженных никакой базовой информацией, а потому решивших устроить в голове что-то среднее между боями без правил и масленичными катаниями гурьбой с горы, быстро надоело. Пришлось их связать, затолкать в дальний угол своей головы и захлопнуть за ними дверь, чтобы преждевременно не сойти с ума.

Тем временем бабушка поднялась на вал и зашагала дальше по узкой дорожке, протянутой между каким-то очередным санаторием советских времен и небольшим летним кафе, совершенно пустым, но уже открытым — верный знак того, что начался туристический сезон. Минут через десять петляний между пропахшими сиренью садами, новыми глухими заборами и табличками с надписями «Nikns suns» наконец подошли к видавшему виды, но старательно выкрашенному зеленой краской штакетнику. Успела только увидеть бабушкины седые кудряшки, уже скрывающиеся в дверном проеме дома, отчего-то привычным жестом толкнула калитку и вошла.

Чтобы добраться до крыльца, пришлось несколько раз пригнуться, уворачиваясь от веток винограда, сплошной зеленой аркой увившего весь недлинный проход от калитки. На пороге помедлила, пытаясь понять, почему от вида круглого флигелька, пристроенного к совсем небольшому на самом деле дому, сладко сжимается сердце, а ручка двери ложится в ладонь так, будто уже много лет по выходным она открывала именно эту дверь, а не ту, в щитовом наспех построенном домике невнятного бежевого цвета.

В прихожей пахло чем-то сладким, а еще теплым деревом и немного сыростью — но не той затхлой, плесневелой сыростью, что так часто приживается в стариковских домах, затаившись где-то между книгами и тяжелыми портьерами, а скорее близостью к воде, что охлаждает разгоряченные головы и помогает сосредоточиться на делах. Бабушка суетилась где-то в доме, но звать ее не было нужды: знала совершенно точно, что слева сейчас откроется проход в коридорчик, из которого идут двери: первая — в небольшую гостиную с тяжелым старым сервантом, напольными часами с боем, ковром, привезенным когда-то дедом чуть ли не из Марокко (как-никак военный переводчик, иногда и не туда судьба забрасывала), и овальным обеденным столом, покрытым белой, вручную вышитой еще прапрабабушкой скатертью. Вторая дверь приведет на кухню — тесную, но для одного или двух людей вполне пригодную, с огромной газовой колонкой в углу, развешенными по стенке связками лука и единственным окошком, выходящим на сад. Дальше будет узкая лесенка, ведущая в мансарду — там, под самой крышей, устроены две уютные спальни, бабушкина и гостевая. Обе их по утрам заливает солнечный свет, а если высунуться из окна подальше, можно будет разглядеть за соснами кромку моря.

Но самое любимое помещение в доме — это, конечно, веранда, устроенная в том самом круглом флигельке с остроконечной, как у какой-нибудь замковой башенки, крышей. Здесь стоит маленький круглый столик с гнутыми ножками, на окнах висят кружевные, связанные бабушкой крючком белые занавески, в углу на небольшом, специально для этого сделанном деревянном подиуме устроена лежанка для главного хозяина дома — серого пушистого кота с белыми лапками и коньячно-желтыми глазами, в неприметном ошейнике с медальоном. Здесь можно распахнуть все окна и сидеть, поглядывая то на розовые кусты, в этом году проснувшиеся особенно рано и потому уже полностью покрытые нежной зеленью; то на аккуратную деревянную беседку, притаившуюся среди старых вишневых деревьев, с флюгером-чайкой на крыше; то на небольшой пруд, сооруженный когда-то совершенно случайно — выкопанная уже и не помнится для чего именно яма заполнилась водой после дождей, а через пару дней на нее внезапно прилетела пара уток, и на семейном совете было принято решение яму облагородить: вдруг уткам понравится, и они приживутся. Птицы не подвели и с того времени каждый год прилетали именно сюда, гостили несколько недель, а потом отправлялись дальше по своим утиным делам. Пруд же теперь был почти как настоящий, с кувшинками и болотными ирисами по берегам и тьмой лягушек по весне.

Прошла прямо босиком на веранду, распахнула окна, вдохнула насыщенный сосновый запах и, зажмурившись от счастья, подумала: «Хорошо-то как дома!» Потом внезапно испугалась этой мысли, отвернулась от окна, села на узкий диванчик, обитый полинявшим от времени зеленым бархатом. Из кухни показалась бабушка с чайником, чашками, корзинкой с чем-то сладко пахнущим — вот откуда был этот запах в прихожей! - и большим блюдом с капустным пирогом. Как все это умещалось у нее в руках, сказать было решительно невозможно, но на попытку помочь она только наигранно-сердито отмахнулась и строго указала на пирог. Ешь, мол, и не занимайся всякими глупостями. Пришлось послушаться.

Когда количество съеденного творожного печенья превысило все возможности человеческого организма, наконец-то заставила себя оторваться от еды и откинуться на спинку дивана. Бабушка улыбалась, глядя внимательно и чуть подозрительно. Так посетители психиатрических больниц смотрят на пациентов: врачи говорят, что дело идет на поправку, но кто знает, что может произойти в следующий момент. К счастью, за время завтрака стало совершенно ясно, что происходит. Так что только утвердительно кивнула, широко улыбаясь в ответ. Бабушка вздохнула с явным облегчением.

- Вспомнила наконец? Ну слава Богу.

Потом аккуратно спросила:

- Точно вспомнила?

Пришлось рассказать, чтобы не было сомнений. И как сажали вместе розовые кусты, чуть ли не две недели перед этим проспорив, где именно это следует делать; и как украшали пруд, выкапывая с берегов Бабитского озера ирисы; и как целыми днями бродили все вместе по берегу моря, останавливаясь на привалы, доставая из рюкзаков творожное печенье и капустный пирог, запивая их травяным чаем из термосов, а потом строили целые города из песка, и совершенно не расстраивались, когда на следующий день приходили и видели, что за ночь их смыли волны; и как ездили с дедом на велосипедах далеко-далеко, аж до следующей станции, смотреть на самого красивого в мире пса, жившего в будке у чьего-то дома и приветствовавшего их каждый раз громким радостным лаем. И еще — как заходя в вагон электрички, переполненные соленым воздухом и счастьем, каждый раз наталкивались на игривый ветер, выдувавший из головы все воспоминания и заменявший их на картинки унылого дачного поселка в не слишком дальнем Подмосковье. Потому что ни один разумный человек не может предположить, что до чуда всего-то полтора часа на электричке, и гораздо проще верить в то, что проводишь выходные невероятно скучно, чем просто невероятно.

Помолчали. Спросила вдруг:

- И так каждый раз? Каждый раз я приезжаю сюда, стою сначала огорошенная на платформе, потом иду бродить по краешку воды, а ты встречаешь меня, ведешь завтракать и терпеливо ждешь, пока я все вспомню? И ничего нельзя с этим сделать?

Бабушка пожала плечами.

- Можно, наверное. Но пока мы еще не поняли, как. Пытались писать записки себе в будущее, рассовывая их по карманам, но они не срабатывают — мало ли, что ты накалякал, маясь от скуки в душном вагоне. Делали фотографии — но все они пропадают с пленок, когда поезд доезжает до Москвы. Видимо, где-то есть граница между чудом и обыденностью, и когда пересекаешь ее, всякие «глупости» просто выветриваются отовсюду — и из мыслей, и с негативов, и даже из гипотетических вероятностей. Есть, правда, отличный способ — просто оставаться здесь или уезжать не в Москву, а куда-нибудь поближе. В Ригу, например. Но тебе же такой вариант не подходит.

- Выветриваются...

Внезапно вспомнила утренний ветерок у вагона, песок в глаза, крик чайки. Вскочила, осененная идеей.

- У тебя есть шарф?

Едва дождавшись изумленного кивка, бросилась в прихожую, достала из рюкзака кроссовки, быстро обулась. Потом схватила протянутый шарф, туго обмотала им собственную голову так, чтобы нигде не дуло — вот уж не думала, что когда-нибудь пригодится институтская дружба с девочкой-мусульманкой, в перерывах между парами научившей ее завязывать пашмину чуть ли не тридцатью разными способами. Сверху нахлобучила любимые наушники, чтобы уж наверняка, и выскочила из дома, на ходу крикнув:

- Если через два часа не позвоню, звони мне сама и уговаривай приехать. Что хочешь сочини, только заставь меня повернуть обратно!

По знакомой улочке к станции бежала так быстро, что земли под ногами не чувствовала. И не зря: уже вбегая на платформу, увидела, как из-за поворота выворачивает электричка. Сказала себе: «Ну, только не подведи теперь». И для надежности прижала наушники и платок руками к голове.

Когда открылись двери вагона, почувствовала, как вокруг нее завивается ветер, пытаясь добраться до головы, наталкивается на пашмину, сердится, но ничего не может сделать. Машинально удивилась — и откуда он, сегодня же на море штиль, позлорадствовала — вот тебе, разносчик скуки и обычности! А потом решилась и шагнула в вагон, с облегчением отмечая, что двери захлопываются за спиной.

Полтора часа до города ехала, не смея опустить затекшие руки. Немногочисленные люди вокруг — все же суббота, середина дня - косились с удивлением, но молчали и не пытались как-то вмешаться в ее внутренние дела — мало ли чудаков попадается в пригородном транспорте, больше только в самой столице.

Сойдя на перрон на Рижском вокзале, аккуратно сняла наушники, опасливо размотала жаркий шарф, прислушалась к ощущениям. Внутри было спокойно и солнечно, воздух вокруг до сих пор пах сиренью и немного солью, ноги слегка саднили от ледяной воды, песка и быстрого бега. Рассмеялась счастливо, как не смеялась в городе уже много-много лет, выхватила из кармана телефон, набрала знакомый номер.

- Бабушка? Я завтра приеду, надо подрезать розовые кусты и смазать флюгер на беседке, а то он сегодня совсем не крутился. И сделай еще печенья, пожалуйста, я его очень люблю.

Примечания от автора:
Во-первых, спасибо за чтение =)
Во-вторых, всем знатокам топографии Юрмалы. От станции Дзинтари, конечно, не видно самого моря, но я посчитала возможным слегка приукрасить действительность.
И в -третьих, бабушка могла бы жить примерно в таком домике: img-fotki.yandex.ru/get/9261/12734728.11/0_136b...

@темы: Хохенгрон, Проза Ветра

---

Ветреный день

[hohengron]

Название: Ветреный день
Автор:  Дашти
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: R
Жанры: Джен, Драма
Предупреждения: Насилие
Размер: Мини, 9 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: Испокон веков айсо были теми, кто умел призывать Ветры.
Публикация на других ресурсах:Только с разрешения автора (разрешение на публикацию получено)
Примечания автора: Текст написан на ФБ-2015 для команды Great Wizards. Спасибо  Хельгрин и Хуна Элианер, которые честно бетили все это в режиме цейтнота.


Тридцать восьмой — самый последний — колокольчик вплели в волосы с первым лучом солнца, как того и требует обычай. Майто облегченно выдохнул и позволил себе наконец повести затекшей за ночь шеей: успели! Ему-то уж было показалось, что все придется начинать заново — а ведь нет худшей приметы, чем переносить Ветреный День, да еще и не по совету старшего айсо, а по собственной человеческой нерасторопности. И все же — успели.

Он отбросил за спину тридцать восемь кос — длинных, тяжелых, достававших сейчас, пока он сидел, до самого пола и ложившихся на пеструю циновку причудливыми кольцами. Колокольчики молчали, лишь тихонько постукивали друг об друга. Все верно — немые они пока, безъязыкие, и долго им еще такими оставаться, до самого полудня, пока не начнут прилетать Ветры один за другим, не разговорят неживой металл — каждый свой. Пока не дарует старший айсо каждому из них свою песню, и не сложатся они в хор столь совершенный, что слышно его, негромкий совсем, будет и на самой дальней окраине Девятигорья. А от каждой из гор разнесется клич дальше, дальше, через Ньоггийскую пустыню, через Ортский лес, долетит и по ту сторону Легкого моря — чтобы все знали, что в этот раз Ветры благоволят людям.

О том, какие двадцать семь лет ждут мир в том случае, если Ветрам не понравится хоть что-нибудь в совершённом ритуале, Майто даже думать не хотел. Хватит уже того, что в позапрошлый раз неверно было произнесено одно из имен — и двадцать семь лет беспрерывного гнева даже одного из Воздушных Братьев обернулись голодом и неведомой чумой. Майто застал только последние шесть лет той страшной эпохи, но даже малышом, которым тогда был, запомнил ее навсегда. Так хорошо, что и безбожным племенам исси не пожелал бы ни единого подобного дня. Шутка ли — смотреть, как год за годом рассерженный Ветер выдувает сначала посевы, потом плодородную землю с твоих полей, а после и самую жизнь из людей. Они становятся тоньше и прозрачнее, их глаза обретают цвет осеннего бледного неба, а потом они просто исчезают, оставив от себя лишь тонкую, ломающуюся в руках оболочку, подобную сброшенной змеиной коже — так, что и похоронить толком нечего.

Нет, сейчас, когда ему самому тридцать три, когда последние тринадцать из них он готовился к этому дню, когда восемь суток постился, еще трое воздерживался от сна, а последнюю ночь — и от малейшего движения — сейчас имеет ли он право сделать что-нибудь не так?

Майто поднялся с циновки, обернулся к мальчикам, заплетавшим его косы. Тройняшки, да еще и близнецы, — почти невероятная удача, даром, что в быту редкостные сорванцы и балбесы. Неторопливо поклонился каждому по очереди, проводил их взглядом до двери и вздохнул. Теперь у него есть полчаса — последние полчаса, все еще хоть сколько-нибудь принадлежащие ему самому. Он раздвинул нитяную занавесь и вышел на балкон.

Над Первой Горой вставало солнце. Само оно, конечно, появится еще нескоро, но верные предвестники-лучи уже непоседливо разбежались во все стороны, образуя корону, за которую Первую гору и почитают Первой. Девятигорье нежилось в последних сладких сумерках, и на первый взгляд могло показаться, что долине предстоит самый обычный день, каких с избытком хватает в каждой человеческой жизни. Но первый момент уходил, и в глаза вдруг бросалась непривычная пустота выпасных склонов, куда обычно выгоняют на лето миниатюрных коз. Зато вот загоны для ушастых ежей забиты так, будто никто и не думал их выпускать на вольную охоту. И за занавесями в домах нет-нет да и мелькнет огонек непогашенной еще смоляной чаши: это Майто сегодняшней ночью нельзя было зажигать огонь, а остальным-то никто не запрещал, даже наоборот. И если уж окна комнаты выходят на Пятую или Шестую гору, то придется жечь смолу чуть ли не до полудня, чтобы разогнать темень в углах.

Но в остальном долина старательно делала вид, что спит, что ничего не должно произойти, и что от единственного человека, смотревшего на нее сейчас с балкона в доме старшего айсо, не зависит ее судьба.

Майто зябко повел плечами: воздух еще не прогрелся, и стоять на открытой площадке вот так, неодетым, было прохладно. Он отвернулся и вошел в комнату. Цветные нити занавеси бесшумно сомкнулись за его спиной.


* * *


— А когда Ветров было только девятнадцать, и самому младшему из них не исполнилось еще и трех лет, был другой случай.

Маленький Мич сидел ближе всех к отцу — в кои-то веки то, что он младший в семье, принесло хоть какую-то пользу. Трем его братьям и двум сестричкам положено было сидеть дальше, по старшинству, ну а самая маленькая сестренка еще не умела сидеть сама, поэтому сучила ножками на руках у матери. Впрочем, Мич пару раз ловил на себе ее взгляд и мог поклясться, что уж она-то понимает все происходящее гораздо лучше, чем, скажем, средний из братьев, Лийк, который то и дело осоловело мотал головой, пытаясь стряхнуть одолевавшую его дремоту. И ведь как вчера мать с отцом уговаривали его лечь поспать днем, знали ведь, что ночью перед Ветреным Днем нельзя прикорнуть ни на минуту — так нет, возомнил себя равным старшим, заартачился — и вот результат. Так что получает теперь поминутно тычки в бок от всех, кто рядом, — чтобы не смел засыпать, пока не погашена смоляная чаша, а Первую гору не короновало солнце. Зато Мич послушался старших, и теперь спать ему совершенно не хочется. И страшно интересно: что же натворил молоденький Девятнадцатый Ветер.

— Всем известно, что чем Ветер моложе, тем он добрее к людям, — продолжал меж тем говорить отец. — Чем же он старше, тем больше его заботят совершенно иные дела, и о людях он вспоминает в основном в моменты гнева.

Так вот, как-то три старших Ветра затеяли состязания: кто сумеет больше сдуть за сутки. Улетели они за горы, за море, поближе к Ортскому лесу, выбрали место и начали соревноваться.

Третий Ветер, Шимши, решил выдуть лес, и дул для этого целый день и целую ночь — но за такой короткий срок у него хватило сил только на небольшую часть леса. И стал лес меньше, а перед ним раскинулась мертвая пустыня. Второй из Воздушных Братьев, Ньогги, решил выдуть море, которое в ту пору плескалось между нашими горами и лесом, и дул для этого также целый день и целую ночь. За это время он успел поднять воду из моря высоко в воздух, но далеко унести не смог: вода пролилась с неба и образовалось новое море. С тех пор его называют Легким, а оставшуюся на его прошлом месте пустыню — Ньоггийской. Первый же Брат, Айсу, решил, что деревья и вода — это слишком просто для такого старого и могучего Ветра, и решил сдуть горы — все девять, по очереди.

Мич замер, стараясь не упустить ни слова из истории. Это что ж получается, горы, окружавшие долину, когда-то сдул Айсу? А откуда взялись те, что стоят сейчас? И ведь они совершенно точно настоящие: Мич с братьями не раз проверял это, разыскивая по осени на склонах припозднившихся с охоты ежей. А уж когда он попытался прошмыгнуть по тропинке дальше, на перевал, чтобы посмотреть, что творится с другой стороны гор... В общем, сам Мич когда-нибудь, может, и забудет этот день, но вот его зад — вряд ли.

— Разогнался Айсу и полетел к горам, и только пустынный песок под ним взлетал и кружился в маленьких смерчах.

Девятнадцатый же Ветер, Суихо, был еще молод и очень привязан к людям. Он знал, что без леса и моря они смогут обойтись, но вот если уничтожить горы, то с одной стороны приплывут безбожные исси, а с другой придет пустыня, и от долины ничего не останется, и некому будет исполнять Ветреный День. Тогда он собрал всех остальных Воздушных Братьев и убедил их, что Айсу надо остановить. Ветры послушали его, и когда Первый Брат подлетел к горам, он обнаружил, что вокруг них воздвиглась плотная стена. Шестнадцать Ветров кружили у гор, не задевая их, и в долине ни единого листа не упало с дерева, а снаружи бушевала стихия. Не раз и не два Айсу пытался прорваться к горам — он то хотел перелететь через воздушную стену, то, напротив, подныривал под нее, но каждый раз натыкался на кого-то из Братьев. Он думал было попросить помощи у Шимши и Ньогги, но и они прислушались к тому, что говорили им младшие, и вступились за горы.

Так продолжалось двадцать пять лет. Все эти годы Ветры защищали долину, а когда кто-то из них уставал, ему на смену приходил самый младший, Девятнадцатый — казалось, он вовсе не знал усталости и готов был дуть вечно.

Отец замолк, глядя на огонек над смолой. Конечно, не так он был стар, чтобы помнить события, о которых рассказывал, — он когда-то узнал о них от отца, а тот — от своего, и так далее. Но люди Девятигорья тем и отличались от других, что раз услышав истории о Воздушных Братьях, не забывали их никогда, а ощущали их как часть самих себя, своей жизни. Потому-то и переживал сейчас каждый в этой комнате страх от того, что могучий Айсу в любой момент может прорвать кольцо защитников долины и сдуть горы. Потому-то и испытывали они такую искреннюю благодарность к юному Суихо.

— А когда силы Братьев были уже на исходе, старший айсо вышел исполнять Ветреный День, — неожиданно для самого себя сказал Мич.

Все повернулись к нему: сестры с братьями смотрели удивленно, мать, отец и самая маленькая сестренка — одобрительно. И даже Лийк перестал зевать и таращился на него во все глаза. Мич улыбнулся — конец истории пришел к нему сам, как всегда приходит к будущему главе рода. Надо же, как получилось — младший из братьев, а теперь им всю жизнь придется слушаться его и обращаться как к старшему.

— И когда старший айсо вонзил посох в жертву, называя имя Первого Брата, тот наконец перестал сердиться и на других братьев, и на людей. Он попросил кого-нибудь из Ветров полететь с ним в долину и забрать то, что приготовили ему люди. И Суихо, самый юный, вызвался сопровождать его. И это был единственный случай, когда в долине дули два Ветра одновременно.

Мич замолчал и посмотрел в окно: снаружи уже почти рассвело. Он встал и погасил смоляную чашу. Вот теперь можно немного поспать.


* * *


Старшему айсо этой ночью было видение: будто стоит он на самой высокой скале, какой и в мире-то нет, и вокруг тихо-тихо, ни единого звука, ни малейшего шевеления воздуха, только у ног его толпятся, будто козлята, Ветры — толкаются, отпихивают друг друга, трутся о ноги, будто выпрашивая первую, самую сладкую плошку молока. И на руках у него самый младший из них, только что рожденный, еще теплый и пахнущий больше землей, чем небом. И так сложно старику заставить себя отпустить его, аккуратно положить на спины братьев и наблюдать, как они уносят малыша далеко-далеко, а он хохочет и переливается серебряными струйками под полуденным солнцем.

Хороший знак, добрый. Это не значит, конечно, что можно провести ритуал спустя рукава, но и переживать так, как еще накануне, старший айсо уже не будет.

Он тяжело поднялся с циновки, кликнул младших, чтобы принесли воды и позвали мальчишек-тройняшек. Пусть ему нельзя увидеть Майто до начала церемонии, но хотя бы справиться, как себя чувствует ученик, он может.

Близнецы явились так быстро, словно поджидали его приглашения под дверью. Хотя кто их знает: эти шалопаи, конечно, сущее бедствие, если жизнь течет размеренно, своим чередом, но когда речь заходит о чем-то действительно важном, они схватывают все не с полуслова даже, а с полумысли. Из них выйдут отличные айсо со временем, и наверняка кто-то из них станет старшим.

Вот и сейчас, не успел старик ничего спросить, как один из них состроил чрезвычайно серьезное лицо и деловито сообщил:

— Успели.

Это старший и так уже понял по их довольным физиономиям. И то, что справился и Майто, не шелохнулся за всю длинную ночь, тоже ясно, иначе давно уже ломился в комнату наставника, валился прямо на ярко-синюю циновку для медитаций и смотрел умоляюще. Сколько раз такое было за время ученичества — не счесть. Здесь ухо зачешется так, что никакой мочи нет терпеть, тут ночная бабочка неожиданно на плечо сядет, а то просто глаза не выдержат, и моргнет ученик, и прибегает к старшему айсо за наказанием и утешением, как нашкодивший щенок.

— Расскажите про Майто, — голос старшего звучал хрипловато, да и немудрено — почти трое суток молчания парой фраз не разгонишь.

Тройняшки переглянулись.

— От него пахнет Седьмым Ветром, — подумав, наконец сказал один из них. — И глаза бледнеют, как осеннее небо.

— Осеннее или зимнее? — резко переспросил старший айсо.

— Зимнее, — уверенно ответил второй мальчишка. — Как над Третьей горой сразу после того, как все ручьи схватываются льдом.

Старик перевел взгляд на третьего из братьев — тот подтверждающе закивал.

Что ж, видно, не обманывает видение, не морочит его. И это тоже добрый знак. Давно уже не было в долине людей, способных пахнуть Ветром, о таких старик слышал только от своего наставника, да и то в ту пору, когда сам еще был таким же непоседливым мальчишкой, как эти трое.

— Спасибо за службу, — наконец сказал старик. — Идите домой.

Мальчуганы дружно расплылись в совершенно одинаковых ухмылках, церемонно поклонились и со всей возможной для одиннадцатилетних детей степенностью вышли из комнаты. Напоследок старик услышал топот трех пар босых ступней по деревянным полам.

Старший айсо улыбнулся и покачал головой. Затем обернулся к окну — солнце уже золотило крыши самых высоких домов в долине. Это значит, что пришло время начинать ритуал.

Старик раскатал серебристую праздничную циновку, развернул тонкое узорчатое полотно, накинул его на голову и сел, подогнув под себя ноги. Всего дважды в жизни до сегодняшнего дня ему доводилось проводить эту церемонию, и нынешний — третий — станет последним. Зато если видение все-таки не лжет, долго еще люди Девятигорья будут поминать его добрым словом.

Старший айсо развел руки в стороны, будто изображая большую птицу — края узорчатой ткани легли по бокам словно разноцветные крылья. Наклонился вперед, почти коснувшись лбом циновки, а затем выпрямился, свел пальцы перед лицом и запел. Нет, это звучала еще не та песня, что призовет Воздушных Братьев и наполнит мелодией колокольчики в волосах ученика, но теперь каждый житель долины знал, что обряд начался. С этой минуты ничего нельзя ни остановить, ни изменить. Услышал эту песню и Майто в соседней комнате, и мальчишки, бегущие домой по широкой улице, и полусонный Мич, укачивающий на руках раскапризничавшуюся маленькую сестренку, и пастухи, следившие, чтобы ежи раньше времени не разбежались по склонам. Услышали ее и сами Ветры, но пока не позвали каждого из них по имени, пока не взметнулся в руках старшего айсо посох цвета зимнего неба, будут они только ждать да обнюхивать вершины гор, а в долину не сунутся.

Старик перебирал пальцами, будто был у него под руками какой-то неведомый инструмент, и воздух вокруг вибрировал, словно и впрямь тревожили его незримые струны.

А старший айсо все продолжал петь, не прерываясь ни на миг ни когда поднимался с пола, ни когда надевал беленую рубаху до пят, ни когда опоясывался тем самым узорным полотном. Длилась и длилась его песня вплоть до того момента, пока не вышел он из дома на прохладный утренний воздух и не остановился на площади, поджидая своих помощников. Лишь тогда он замолчал, и каждому в Девятигорье показалось, что стало слишком тихо. У старика оставалось еще несколько минут, чтобы передохнуть.


* * *


Толпа собралась такая, какой Майто никогда не видел. И неудивительно: в прошлый Ветреный День долина была куда малочисленнее, а в воздухе так пахло страхом, что люди казались вполовину меньше. Но за минувшие годы выросло уже почти два поколения тех, кто не помнил страшной эпохи, для кого сегодняшний день был тем, чем и являлся изначально — праздником. Оттого и горели любопытством детские глаза, оттого провожали его кокетливыми взглядами девушки, не подозревая, как изменится его тело, открытое сейчас всем напоказ, уже через несколько часов.

Майто медленно шагал к площади. Не смея лишний раз повернуть голову, осторожно ступая босыми ногами по утоптанной глинистой дороге. Глухо постукивали за спиной колокольчики, расступалась толпа, тени холодили обнаженную кожу. Ни единого изъяна не должно быть на теле того, кто сегодня совершит восхождение на Первую гору — их и не было.

Но вот замерло человеческое море, умолкли все шепотки, даже скотина в стойлах перестала всхрапывать и переступать с ноги на ногу. Площадь. Медленно, не отрывая взгляда от старшего айсо, Майто поклонился ему. Старик на секунду прикрыл глаза, но тут же распахнул их снова: время начинать.

— Есть ли здесь тот, кто готов подняться со мной на Первую гору? — ритуальные слова сорвались с языка бездумно, легко.

— Я готов, — Майто сделал последний шаг вперед.

— Есть ли здесь тот, кто готов заменить этого мужчину в его учении, когда он уйдет?

Тишина окутала площадь. Старик мысленно улыбнулся: родители очень хорошо подготовили своих сыновей. Никто не кинулся вперед, крича о том, как хочет стать новым учеником в доме айсо, хотя редкий мальчишка об этом не мечтал.

— Если позволит старший айсо, я хотел бы сам выбрать себе преемника, — голос Майто звучал чисто, ни единой фальшивой ноты, но его наставник прекрасно чувствовал, как нелегко давались эти слова. Самая сложная часть ритуала — не стать жертвой, а указать на следующую. Указать на того, кто следующие двадцать семь лет будет пользоваться не только небывалым почетом, но и одиночеством, обречь какого-то мальчишку на уважение, но и на мучения. И все для того, чтобы в следующий раз было кому вплетать в косы колокольчики, чтобы и он выбрал себе преемника и ушел вслед за старшим айсо на Первую гору.

— Делай свой выбор, — как бы старику ни хотелось, он не мог прервать ритуал.

Майто медленно повернулся вокруг себя, обводя глазами толпу. Он всегда боялся именно этого мига: то, что последует дальше, не так страшно, но сейчас... Справится ли он, увидит ли того, кого нужно, не покинет ли его сила в самый последний момент? Взгляд его скользнул по лицам мальчишек, которых предусмотрительные родители выпихнули в передние ряды. Вдруг будто бы рябь пробежала по воздуху, смазав все вокруг... Или нет, не все — вот ведь четко видно лицо. Перед ним стоял совсем еще ребенок, лет пяти: темные вихры, серьезные глаза и, что уж совсем неожиданно, младенец на руках. Но сомнений быть не могло — всем своим существом Майто ощущал, что делает верный выбор. Глядя на мальчика в упор, он подошел ближе.

— Готов ли ты заменить меня в моем учении, когда я уйду?

Мальчик молча кивнул.

— Тогда пойдем.

Уже отступая назад, Майто увидел, как его преемник передал младенца на руки кому-то в толпе, и рукава рубахи чуть приподнялись, обнажая тонкие запястья и широкие тисненые кожаные браслеты на них. Неужели этот малыш — будущий глава рода? Ох, и нелегко придется его семье, когда он уйдет учиться в дом айсо. Но и ошибки здесь быть не могло, слишком уж явно Майто ощущал, как сам воздух ластился к этому маленькому человеку. Ровно так же, как к нему самому.

Тем временем старший айсо оглядел малыша и одобрительно кивнул. У одного из младших он взял большую корзину и тонкий легкий посох, больше похожий на охотничий лук, и протянул их мальчику.

— Отныне ты, Мич из дома Цейто, лишаешься рода и семьи, родителей, братьев и сестер. Отныне ты будешь называться лишь учеником старшего айсо, не прибавляя к своему имени больше ничего. Готов ли ты принять учение прямо сейчас?

— Я готов, — детский голосок звонко разнесся над площадью. Мич взял корзину и посох — оба этих предмета были чуть ли не вдвое больше его самого, но именно ему предстояло сегодня нести их за старшим айсо до самой верхней ступени. Только они вдвоем и увидят, что там произойдет. Только Мич и узнает, что именно ждет лучшего, любимейшего ученика, но будет молчать, связанный вовсе не клятвой ценою в жизнь, а пониманием, что людям долины живется гораздо лучше без этого знания.

Старший айсо взмахнул рукой, запрокинул голову к небу и запел. Произносил он еще не имена, что призовут каждого из Воздушных Братьев, но уже звал их всех вместе, обещая подарки, дразня и веселя, предрекая праздник и для Ветров, и для людей. И толпа подхватила его песню, подстраивалась слаженным хором — каждый из тех, кто пришел сегодня на площадь, пел о благодатных временах, которые обязательно вскорости наступят, об урожаях и теплых дождях, об облаках, что согревают долину зимой и защищают от палящего солнца летом. И о Братьях, конечно, которые приносят облака, или тучи, или взвесь морской воды, или горку песка, если вдруг кому-то из жителей придет в голову построить с детьми песчаный домик.

Старший айсо развернулся и пошел к Первой горе, Мич засеменил рядом. Майто шел последним и чувствовал, как за его спиной смыкаются ряды. Дорога до подножия была недолгой. Всего-то пройти по главной улице да перебраться по мосту через реку. Именно отсюда, с небольшой вымощенной белым камнем площадки, и начнется восхождение старшего айсо и двух его учеников. Все другие останутся внизу, не смея и шага сделать на широкую, полированную ступень лестницы, да еще и постараются разойтись поскорее, чтобы слишком пристальными взглядами не смутить Воздушных Братьев.

Но вот сделан шаг на первую ступень — и манера песни старика разительно изменилась. Теперь это было уже не обещание, а прямой приказ. Старший звал самого юного из Ветров на угощение. Мич вытащил из корзины и подал ему первый из традиции восьми кинжалов — самый новый, самый чистый, лезвие которого еще оставалось почти такого же белого цвета, каким было при создании, лишь тонкая розовая полоска проявлялась ближе к острию. Майто протянул вперед правую руку. Старик перехватил его за запястье и аккуратно надрезал кожу на ладони. Несколько капель крови сорвались с пальцев, но не упали на землю — старший ловко поймал их прямо в воздухе, сжал кулак и встряхнул им, резко раскрывая пальцы. На каменную ступень упала длинная розоватая струна. Мич подал старику посох, и тот с неожиданной силой согнул его на манер лука, зацепив струну словно тетиву. Затем он легко коснулся ее — и в тот же миг Тридцать Восьмой Ветер, Вахха, прилетел на зов, закружил небольшим смерчем вокруг людей — и тут же тихо зазвенел первый из колокольчиков в косах Майто. Станет он теперь звенеть до самой последней ступени, а жители Девятигорья будут сидеть в своих домах и прислушиваться: не стихнет ли звон, не ошибся ли кто из троих, исполняющих Ветреный День, не накликали ли беду.


* * *


Шаг, еще шаг, еще. Солнце почти в зените, осталось всего полчаса до завершения ритуала, и оно печет так, будто Айсу попросил его зажарить жертву к верхней ступени. А может быть, Майто лишь кажется, просто он слишком вымотан.

Первые несколько ступеней всегда даются легко — так ему когда-то рассказывал старший айсо, говоря во всех подробностях о проведении ритуала. Младшие Ветры милостивы, они не требуют от человека больше, чем он может дать. Им хватает нескольких капель крови, струйки, половины чаши. Но чем дальше идешь, тем сложнее становится.

На двенадцатой ступени Майто впервые становится страшно — и это не тот мимолетный страх, что посещал его всего несколько раз в жизни, а полузабытый ужас, испытанный им двадцать семь лет назад, когда он, подобно Мичу сейчас, подавал кинжалы своему наставнику и смотрел, как тот шаг за шагом убивает любимого ученика. Тот же ужас он видит сейчас в глазах мальчика и кивает ему ободряюще: не бойся, малыш, я же не боюсь, вот почти совсем, ну разве что самую малость, но это простительно даже для того, кто готовился к этому дню так долго. Майто кажется, что если бы ему не приходилось смотреть в глаза Мичу каждый раз, как розовая кость кинжала прорывает кожу, чтобы получить новую порцию крови для следующей струны, он бы сорвался, закричал, набросился на старика, а то и вовсе сбежал на край мира, и будь что будет. Но он смотрит — и понимает, что тогда именно мальчику придется заменить его в восхождении, а этого Майто допустить не может. И идет дальше.

Семнадцатая ступень — и заговоренный кинжал проходит сквозь ладонь, отсекая пальцы. Осста, Двадцать Первый Брат, ликует, свистит в ушах, заходится щекочущим смехом.

Мич не отрываясь смотрит на белеющие среди алого месива кости, бледнеет, но держится хорошо. Отличного преемника выбрал Майто, молодец.

Двадцать девятая ступень — и вспарываются жилы под левым коленом: одной ноги вполне достаточно, чтобы преодолеть оставшийся путь. Двадцать девятая багровая струна натягивается на посох, взрезает воздух протяжной низкой нотой, поет старший айсо, приветствуя Девятого Брата, звенят колокольчики на спутавшихся от крови волосах.

Тридцать седьмая. Солнце заходится беззвучным насмешливым воплем, звон колоколец заглушает даже вой Шимши, оставшегося шагом ниже. Майто подтягивает себя к последней ступени, приваливается к ней спиной и ждет. Старший айсо вдруг замолкает и единым движением раскраивает его от шеи до паха. Ньогги взревывает, услышав свою струну.

Старик делает знак Мичу, и тот бросает пустую корзину, сжимая в руках единственный оставшийся кинжал. Вместе со старшим они втаскивают Майто на последнюю, тридцать восьмую ступень.

Старик берет в руки кинжал и медленно, почти ласково, по одной перерезает все тридцать семь натянутых струн. Затем опускается на колени перед телом Майто. Ребра царапают его руку, когда он погружает ее в грудь своего ученика, раздвигает легкие и смыкает пальцы на все еще истошно бьющемся из последних сил сердце. Трещат под пальцами связки, но старший айсо стискивает зубы и судорожно вырывает последнюю жертву на воздух.

— Айсу! — кричит он, вскинув в небо руку с зажатым в ней сердцем.

Старший из Ветров отзывается гулом во всем теле и приходит за обещанным подарком. Облетает неспешно, будто принюхивается. Старик замирает. Неужели?.. Уже почти двести лет не было в мире новых Ветров, но вдруг?..

Все тридцать восемь Воздушных Братьев слетаются к его ногам, вьются, толкаются, отпихивают друг друга, будто козлята, выпрашивающие первую, самую сладкую плошку молока. А в руке у него — самый младший из них, только что рожденный, еще теплый и пахнущий человеческой кровью. И так сложно старшему айсо заставить себя отпустить его, аккуратно положить на спины братьев и наблюдать, как они уносят малыша далеко-далеко, а он хохочет и переливается серебряными струйками под полуденным солнцем.

Старик смотрит им вслед и шепчет:

— Имя Тридцать Девятому Брату — Майто.

@темы: Хохенгрон, Проза Ветра

---

Приветственное

[hohengron]

Уважаемая  Айрин Лока, вижу вас как наяву, по краю урагана бегущая!
Пустите свежий ветер подружиться с вашим ураганом?..

@темы: Друзья Ветра

---

Приветственное

[hohengron]

Вижу вас как наяву,  Александра Л.!

Как будто ветер как будто на минутку смеющийся радостный искристый как будто пришёл увидел остался!!!

@темы: Друзья Ветра

---

Приветственное

[hohengron]

Вижу вас как наяву,  Собирающая!
Как будто ветер как будто тоже любит как будто сказки... Пустите в свою?.. Ветер обещает не шалить!

@темы: Друзья Ветра

---

Как будто ангелы как будто на облаках

[hohengron]

@темы: Стихи из Мира Паука, Звуки Ветра

---

Стихотворение Уолта Уитмена как будто тремя разными людьми как будто увиденное

[hohengron]

@темы: Стихи из Мира Паука, Звуки Ветра

---

Приветственное

[hohengron]

Вижу вас как наяву,  +Till+ и  *Asher* и  Insana и  Shouichi Haku Yuki и  Хвостатая_ и  ~Runil~!
Как будто хватает свежего ветра как будто приветствовать вас здесь и пусть творчество не оставляет вас!

Будем рады любым истинно "хохенгронским" работам!!!

@темы: Друзья Ветра