Никак, кроме как на Хохенгроне
Название: Только и разговоров, что о море
Автор: Дашти
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: G
Жанры: Джен, Мистика, Повседневность
Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: Ни один разумный человек не может предположить, что до чуда всего-то полтора часа на электричке. Гораздо проще верить в то, что проводишь выходные невероятно скучно, чем просто невероятно.
Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора (разрешение на публикацию получено)
читать дальше
Выходя из вагона, случайно наткнулась на ветер. Ветер был еще молодым и не слишком степенным, а потому только хихикнул тихонько ей в оглохшие от грохота колес уши, взъерошил коротко остриженные волосы, да на прощание озорным жестом бросил пригоршню невесть откуда взявшегося песка прямо в лицо. Расстроилась, конечно, расчихалась, слезы из глаз потекли — пришлось даже на корточки присесть, чтобы не потерять равновесие и не свалиться прямо на пути. А подняла голову, услышав крик чайки. Чайка обнаружилась на небе — неспешно, прямо-таки лениво машущая крыльями на фоне редких облаков, на горизонте незаметно переходящих в барашки на волнах.
- Надо же, - удивилась вслух. - Море.
Потом подумала — ну правильно, куда и уезжать с Рижского вокзала, как не к Балтике. А что ехали всего полтора часа, да станцию машинист объявил как опостылевший «73-й километр» - так это проблемы машиниста и ее собственные, а никак не моря, внезапно оказавшегося на месте бабушкиного дачного поселка.
СНТ «Строитель-2» ненавидела всей душой с самого детства: вся эта нарезка внезапно ставшей всем нужной земли на лоскутки по 8 соток, наспех построенные щитовые домики, заборы-рабицы, дорога вся в таких рытвинах, что даже на велосипеде не особенно и покатаешься. И конечно, картофельные поля рядом с поселком, а на участках — бесконечные грядки клубники, яблоневые саженцы, удушающе пахнущие флоксы всевозможных расцветок и неумело устроенные альпийские горки. Но главное — люди, те самые, что после рабочей недели неудержимо рвутся сюда сквозь толпы в электричках и пробки на дорогах, чтобы посвятить два дня копанию в земле, а потом рассказывать сослуживцам, что у них-то на огороде огурцы уже завязались! И ни одного, ни единого, даже самого странного или нелюдимого, ребенка ее возраста. Никакой детской свободы с запрещенными (и потому ежедневно совершаемыми) поездками на речку — впятером на трех велосипедах, с садами диких яблонь, с полуденными привалами в кукурузных полях, про которые с такой тоской слушала от одноклассников в сентябре, на школьных переменах, мечтая, чтобы однажды ее собственные глаза могли светиться таким же беспредельным счастьем.
Когда повзрослела, начала воспринимать дачу как неприятную, но неизбежную трудовую повинность, что-то вроде мытья полов или оплаты счетов за квартиру. А когда не стало мамы, всю заботу о бабушкином душевном здоровье взяла на себя. Так и вышло, что пришлось даже купить огромную, по площади почти с дом, теплицу, а потом еще и ездить чуть ли не каждые выходные пропалывать, подрезать, подкармливать и подвязывать бесконечные помидоры, перцы и грядки с морковкой. По правде говоря, бабушка была еще вполне себе крепка и могла, наверное, справиться со всем этим сама, но уж лучше ездить помогать, чем потом бегать с ней по врачам и пытаться вылечить вконец сорванные спины и растревоженные суставы. Зато бабушка была счастлива и знала, что уж от внучки всегда можно ждать помощи.
Поэтому когда вместо таблички с указанием привычного названия станции на платформе увидела аккуратный павильон с надписью «Dzintari», решила, что с неполадками в собственной голове (которые, судя по всему, вполне имели место быть) будет разбираться позже, а пока что вполне можно себе позволить хотя бы дойти до полоски виднеющегося за деревьями песка и попробовать ногой соленую воду. А там видно будет.
Выдохнула решительно и пошла, огибая аккуратные заборы, почти что невидимые за гроздьями сирени, всматриваясь в тщательно замаскированные девичьим виноградом калитки, цепляясь глазами за деревянные балкончики и мелкие квадратные стеклышки веранд. Встретился сидящий на обочине дорожки аккуратный серый кот с белыми лапками — в неброском ошейнике с медальоном, явно домашний — полноправный пушистый хозяин здешних мест. Полушутливо кивнула ему, проходя мимо — кот проводил внимательным чуть настороженным взглядом коньячно-желтых глаз. Наконец, оставив по правую руку очередной домик, выкрашенный небесно-голубой краской, вышла к морю и замерла.
Балтийское море прекрасно в любое время года и при любых обстоятельствах, но особенно хорошо в двух случаях: в ноябре в Питере, когда свинцовые волны стекают из свинцового же неба и набегают на свинцовый же город, пытаясь укрыть его на зиму — или навсегда, тут уж как повезет, - и в мае в Юрмале, когда пенные барашки внизу вторят белым облакам наверху, солнце высвечивает тени разными оттенками уже не серо-сизого, а вполне себе синего цвета, а в воду уже можно хоть и ненадолго, но зайти — хотя бы по колено. Но сегодня творилось что-то особенное. На Рижском заливе стоял штиль. Почти недвижная вода мелко мерцала под солнечными лучами, пушистые тени облаков медленно двигались вдаль от берега, а где-то почти на горизонте, едва видимый, белел пресловутый одинокий парус какого-то счастливца — вот уж кому сегодня повезло.
Сняла кроссовки, закинула их в рюкзак, закатала штанины до колен и с наслаждением вошла в почти ледяную еще воду. Брела вдоль берега, погрузившись в блаженное немыслие, ощущая только теплую солнечную ладонь на своей макушке, проваливающиеся в холодный песок пальцы ног и запах — соленый, мокрый, водорослевый, заполнивший все, что осталось между головой и пятками. Сколько шла так, наблюдая за пузырьками, разбегающимися под водой от каждого шага, не смогла бы потом сказать даже для спасения собственной жизни. Остановиться пришлось внезапно, чтобы не налететь на обладателя таких же босых ступней, внезапно появившихся в поле зрения. Подняла глаза и с вялым удивлением увидела бабушку, улыбающуюся так широко и радостно, что немедленно стало совестно: забыла, ушла, моря захотела, а бабушка-то ждала ее часам к 10 утра, завтрак небось приготовила. И список дел такой, что не продохнуть было бы весь день.
Сказала неловко:
- Привет...
И снова потупилась, разглядывая песок под ногами. Услышала бабушкин вздох, а потом вопрос - негромкий, немного печальный, немного насмешливый:
- Забыла, да? Ну конечно... - и, встрепенувшись, уже совсем другим тоном. - Ну ничего страшного, я же тебя нашла. Пойдем лучше завтракать.
И под изумленным взглядом направилась к песчаному валу — бодрой, пружинистой походкой, будто и не было позади почти семидесяти лет жизни, болезни и смерти дочери, сотен дней, проведенных согнувшись в три погибели за сбором колорадского жука. Пришлось выбраться наконец-то из воды и поспешить за ней, на ходу пытаясь сообразить, куда именно они идут завтракать, откуда взялась бабушка и вообще какого черта тут происходит. Впрочем, наблюдать за хаотичным движением собственных мыслей, не снабженных никакой базовой информацией, а потому решивших устроить в голове что-то среднее между боями без правил и масленичными катаниями гурьбой с горы, быстро надоело. Пришлось их связать, затолкать в дальний угол своей головы и захлопнуть за ними дверь, чтобы преждевременно не сойти с ума.
Тем временем бабушка поднялась на вал и зашагала дальше по узкой дорожке, протянутой между каким-то очередным санаторием советских времен и небольшим летним кафе, совершенно пустым, но уже открытым — верный знак того, что начался туристический сезон. Минут через десять петляний между пропахшими сиренью садами, новыми глухими заборами и табличками с надписями «Nikns suns» наконец подошли к видавшему виды, но старательно выкрашенному зеленой краской штакетнику. Успела только увидеть бабушкины седые кудряшки, уже скрывающиеся в дверном проеме дома, отчего-то привычным жестом толкнула калитку и вошла.
Чтобы добраться до крыльца, пришлось несколько раз пригнуться, уворачиваясь от веток винограда, сплошной зеленой аркой увившего весь недлинный проход от калитки. На пороге помедлила, пытаясь понять, почему от вида круглого флигелька, пристроенного к совсем небольшому на самом деле дому, сладко сжимается сердце, а ручка двери ложится в ладонь так, будто уже много лет по выходным она открывала именно эту дверь, а не ту, в щитовом наспех построенном домике невнятного бежевого цвета.
В прихожей пахло чем-то сладким, а еще теплым деревом и немного сыростью — но не той затхлой, плесневелой сыростью, что так часто приживается в стариковских домах, затаившись где-то между книгами и тяжелыми портьерами, а скорее близостью к воде, что охлаждает разгоряченные головы и помогает сосредоточиться на делах. Бабушка суетилась где-то в доме, но звать ее не было нужды: знала совершенно точно, что слева сейчас откроется проход в коридорчик, из которого идут двери: первая — в небольшую гостиную с тяжелым старым сервантом, напольными часами с боем, ковром, привезенным когда-то дедом чуть ли не из Марокко (как-никак военный переводчик, иногда и не туда судьба забрасывала), и овальным обеденным столом, покрытым белой, вручную вышитой еще прапрабабушкой скатертью. Вторая дверь приведет на кухню — тесную, но для одного или двух людей вполне пригодную, с огромной газовой колонкой в углу, развешенными по стенке связками лука и единственным окошком, выходящим на сад. Дальше будет узкая лесенка, ведущая в мансарду — там, под самой крышей, устроены две уютные спальни, бабушкина и гостевая. Обе их по утрам заливает солнечный свет, а если высунуться из окна подальше, можно будет разглядеть за соснами кромку моря.
Но самое любимое помещение в доме — это, конечно, веранда, устроенная в том самом круглом флигельке с остроконечной, как у какой-нибудь замковой башенки, крышей. Здесь стоит маленький круглый столик с гнутыми ножками, на окнах висят кружевные, связанные бабушкой крючком белые занавески, в углу на небольшом, специально для этого сделанном деревянном подиуме устроена лежанка для главного хозяина дома — серого пушистого кота с белыми лапками и коньячно-желтыми глазами, в неприметном ошейнике с медальоном. Здесь можно распахнуть все окна и сидеть, поглядывая то на розовые кусты, в этом году проснувшиеся особенно рано и потому уже полностью покрытые нежной зеленью; то на аккуратную деревянную беседку, притаившуюся среди старых вишневых деревьев, с флюгером-чайкой на крыше; то на небольшой пруд, сооруженный когда-то совершенно случайно — выкопанная уже и не помнится для чего именно яма заполнилась водой после дождей, а через пару дней на нее внезапно прилетела пара уток, и на семейном совете было принято решение яму облагородить: вдруг уткам понравится, и они приживутся. Птицы не подвели и с того времени каждый год прилетали именно сюда, гостили несколько недель, а потом отправлялись дальше по своим утиным делам. Пруд же теперь был почти как настоящий, с кувшинками и болотными ирисами по берегам и тьмой лягушек по весне.
Прошла прямо босиком на веранду, распахнула окна, вдохнула насыщенный сосновый запах и, зажмурившись от счастья, подумала: «Хорошо-то как дома!» Потом внезапно испугалась этой мысли, отвернулась от окна, села на узкий диванчик, обитый полинявшим от времени зеленым бархатом. Из кухни показалась бабушка с чайником, чашками, корзинкой с чем-то сладко пахнущим — вот откуда был этот запах в прихожей! - и большим блюдом с капустным пирогом. Как все это умещалось у нее в руках, сказать было решительно невозможно, но на попытку помочь она только наигранно-сердито отмахнулась и строго указала на пирог. Ешь, мол, и не занимайся всякими глупостями. Пришлось послушаться.
Когда количество съеденного творожного печенья превысило все возможности человеческого организма, наконец-то заставила себя оторваться от еды и откинуться на спинку дивана. Бабушка улыбалась, глядя внимательно и чуть подозрительно. Так посетители психиатрических больниц смотрят на пациентов: врачи говорят, что дело идет на поправку, но кто знает, что может произойти в следующий момент. К счастью, за время завтрака стало совершенно ясно, что происходит. Так что только утвердительно кивнула, широко улыбаясь в ответ. Бабушка вздохнула с явным облегчением.
- Вспомнила наконец? Ну слава Богу.
Потом аккуратно спросила:
- Точно вспомнила?
Пришлось рассказать, чтобы не было сомнений. И как сажали вместе розовые кусты, чуть ли не две недели перед этим проспорив, где именно это следует делать; и как украшали пруд, выкапывая с берегов Бабитского озера ирисы; и как целыми днями бродили все вместе по берегу моря, останавливаясь на привалы, доставая из рюкзаков творожное печенье и капустный пирог, запивая их травяным чаем из термосов, а потом строили целые города из песка, и совершенно не расстраивались, когда на следующий день приходили и видели, что за ночь их смыли волны; и как ездили с дедом на велосипедах далеко-далеко, аж до следующей станции, смотреть на самого красивого в мире пса, жившего в будке у чьего-то дома и приветствовавшего их каждый раз громким радостным лаем. И еще — как заходя в вагон электрички, переполненные соленым воздухом и счастьем, каждый раз наталкивались на игривый ветер, выдувавший из головы все воспоминания и заменявший их на картинки унылого дачного поселка в не слишком дальнем Подмосковье. Потому что ни один разумный человек не может предположить, что до чуда всего-то полтора часа на электричке, и гораздо проще верить в то, что проводишь выходные невероятно скучно, чем просто невероятно.
Помолчали. Спросила вдруг:
- И так каждый раз? Каждый раз я приезжаю сюда, стою сначала огорошенная на платформе, потом иду бродить по краешку воды, а ты встречаешь меня, ведешь завтракать и терпеливо ждешь, пока я все вспомню? И ничего нельзя с этим сделать?
Бабушка пожала плечами.
- Можно, наверное. Но пока мы еще не поняли, как. Пытались писать записки себе в будущее, рассовывая их по карманам, но они не срабатывают — мало ли, что ты накалякал, маясь от скуки в душном вагоне. Делали фотографии — но все они пропадают с пленок, когда поезд доезжает до Москвы. Видимо, где-то есть граница между чудом и обыденностью, и когда пересекаешь ее, всякие «глупости» просто выветриваются отовсюду — и из мыслей, и с негативов, и даже из гипотетических вероятностей. Есть, правда, отличный способ — просто оставаться здесь или уезжать не в Москву, а куда-нибудь поближе. В Ригу, например. Но тебе же такой вариант не подходит.
- Выветриваются...
Внезапно вспомнила утренний ветерок у вагона, песок в глаза, крик чайки. Вскочила, осененная идеей.
- У тебя есть шарф?
Едва дождавшись изумленного кивка, бросилась в прихожую, достала из рюкзака кроссовки, быстро обулась. Потом схватила протянутый шарф, туго обмотала им собственную голову так, чтобы нигде не дуло — вот уж не думала, что когда-нибудь пригодится институтская дружба с девочкой-мусульманкой, в перерывах между парами научившей ее завязывать пашмину чуть ли не тридцатью разными способами. Сверху нахлобучила любимые наушники, чтобы уж наверняка, и выскочила из дома, на ходу крикнув:
- Если через два часа не позвоню, звони мне сама и уговаривай приехать. Что хочешь сочини, только заставь меня повернуть обратно!
По знакомой улочке к станции бежала так быстро, что земли под ногами не чувствовала. И не зря: уже вбегая на платформу, увидела, как из-за поворота выворачивает электричка. Сказала себе: «Ну, только не подведи теперь». И для надежности прижала наушники и платок руками к голове.
Когда открылись двери вагона, почувствовала, как вокруг нее завивается ветер, пытаясь добраться до головы, наталкивается на пашмину, сердится, но ничего не может сделать. Машинально удивилась — и откуда он, сегодня же на море штиль, позлорадствовала — вот тебе, разносчик скуки и обычности! А потом решилась и шагнула в вагон, с облегчением отмечая, что двери захлопываются за спиной.
Полтора часа до города ехала, не смея опустить затекшие руки. Немногочисленные люди вокруг — все же суббота, середина дня - косились с удивлением, но молчали и не пытались как-то вмешаться в ее внутренние дела — мало ли чудаков попадается в пригородном транспорте, больше только в самой столице.
Сойдя на перрон на Рижском вокзале, аккуратно сняла наушники, опасливо размотала жаркий шарф, прислушалась к ощущениям. Внутри было спокойно и солнечно, воздух вокруг до сих пор пах сиренью и немного солью, ноги слегка саднили от ледяной воды, песка и быстрого бега. Рассмеялась счастливо, как не смеялась в городе уже много-много лет, выхватила из кармана телефон, набрала знакомый номер.
- Бабушка? Я завтра приеду, надо подрезать розовые кусты и смазать флюгер на беседке, а то он сегодня совсем не крутился. И сделай еще печенья, пожалуйста, я его очень люблю.
Примечания от автора:
Во-первых, спасибо за чтение =)
Во-вторых, всем знатокам топографии Юрмалы. От станции Дзинтари, конечно, не видно самого моря, но я посчитала возможным слегка приукрасить действительность.
И в -третьих, бабушка могла бы жить примерно в таком домике: img-fotki.yandex.ru/get/9261/12734728.11/0_136b...
Автор: Дашти
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: G
Жанры: Джен, Мистика, Повседневность
Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: Ни один разумный человек не может предположить, что до чуда всего-то полтора часа на электричке. Гораздо проще верить в то, что проводишь выходные невероятно скучно, чем просто невероятно.
Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора (разрешение на публикацию получено)
читать дальше
Выходя из вагона, случайно наткнулась на ветер. Ветер был еще молодым и не слишком степенным, а потому только хихикнул тихонько ей в оглохшие от грохота колес уши, взъерошил коротко остриженные волосы, да на прощание озорным жестом бросил пригоршню невесть откуда взявшегося песка прямо в лицо. Расстроилась, конечно, расчихалась, слезы из глаз потекли — пришлось даже на корточки присесть, чтобы не потерять равновесие и не свалиться прямо на пути. А подняла голову, услышав крик чайки. Чайка обнаружилась на небе — неспешно, прямо-таки лениво машущая крыльями на фоне редких облаков, на горизонте незаметно переходящих в барашки на волнах.
- Надо же, - удивилась вслух. - Море.
Потом подумала — ну правильно, куда и уезжать с Рижского вокзала, как не к Балтике. А что ехали всего полтора часа, да станцию машинист объявил как опостылевший «73-й километр» - так это проблемы машиниста и ее собственные, а никак не моря, внезапно оказавшегося на месте бабушкиного дачного поселка.
СНТ «Строитель-2» ненавидела всей душой с самого детства: вся эта нарезка внезапно ставшей всем нужной земли на лоскутки по 8 соток, наспех построенные щитовые домики, заборы-рабицы, дорога вся в таких рытвинах, что даже на велосипеде не особенно и покатаешься. И конечно, картофельные поля рядом с поселком, а на участках — бесконечные грядки клубники, яблоневые саженцы, удушающе пахнущие флоксы всевозможных расцветок и неумело устроенные альпийские горки. Но главное — люди, те самые, что после рабочей недели неудержимо рвутся сюда сквозь толпы в электричках и пробки на дорогах, чтобы посвятить два дня копанию в земле, а потом рассказывать сослуживцам, что у них-то на огороде огурцы уже завязались! И ни одного, ни единого, даже самого странного или нелюдимого, ребенка ее возраста. Никакой детской свободы с запрещенными (и потому ежедневно совершаемыми) поездками на речку — впятером на трех велосипедах, с садами диких яблонь, с полуденными привалами в кукурузных полях, про которые с такой тоской слушала от одноклассников в сентябре, на школьных переменах, мечтая, чтобы однажды ее собственные глаза могли светиться таким же беспредельным счастьем.
Когда повзрослела, начала воспринимать дачу как неприятную, но неизбежную трудовую повинность, что-то вроде мытья полов или оплаты счетов за квартиру. А когда не стало мамы, всю заботу о бабушкином душевном здоровье взяла на себя. Так и вышло, что пришлось даже купить огромную, по площади почти с дом, теплицу, а потом еще и ездить чуть ли не каждые выходные пропалывать, подрезать, подкармливать и подвязывать бесконечные помидоры, перцы и грядки с морковкой. По правде говоря, бабушка была еще вполне себе крепка и могла, наверное, справиться со всем этим сама, но уж лучше ездить помогать, чем потом бегать с ней по врачам и пытаться вылечить вконец сорванные спины и растревоженные суставы. Зато бабушка была счастлива и знала, что уж от внучки всегда можно ждать помощи.
Поэтому когда вместо таблички с указанием привычного названия станции на платформе увидела аккуратный павильон с надписью «Dzintari», решила, что с неполадками в собственной голове (которые, судя по всему, вполне имели место быть) будет разбираться позже, а пока что вполне можно себе позволить хотя бы дойти до полоски виднеющегося за деревьями песка и попробовать ногой соленую воду. А там видно будет.
Выдохнула решительно и пошла, огибая аккуратные заборы, почти что невидимые за гроздьями сирени, всматриваясь в тщательно замаскированные девичьим виноградом калитки, цепляясь глазами за деревянные балкончики и мелкие квадратные стеклышки веранд. Встретился сидящий на обочине дорожки аккуратный серый кот с белыми лапками — в неброском ошейнике с медальоном, явно домашний — полноправный пушистый хозяин здешних мест. Полушутливо кивнула ему, проходя мимо — кот проводил внимательным чуть настороженным взглядом коньячно-желтых глаз. Наконец, оставив по правую руку очередной домик, выкрашенный небесно-голубой краской, вышла к морю и замерла.
Балтийское море прекрасно в любое время года и при любых обстоятельствах, но особенно хорошо в двух случаях: в ноябре в Питере, когда свинцовые волны стекают из свинцового же неба и набегают на свинцовый же город, пытаясь укрыть его на зиму — или навсегда, тут уж как повезет, - и в мае в Юрмале, когда пенные барашки внизу вторят белым облакам наверху, солнце высвечивает тени разными оттенками уже не серо-сизого, а вполне себе синего цвета, а в воду уже можно хоть и ненадолго, но зайти — хотя бы по колено. Но сегодня творилось что-то особенное. На Рижском заливе стоял штиль. Почти недвижная вода мелко мерцала под солнечными лучами, пушистые тени облаков медленно двигались вдаль от берега, а где-то почти на горизонте, едва видимый, белел пресловутый одинокий парус какого-то счастливца — вот уж кому сегодня повезло.
Сняла кроссовки, закинула их в рюкзак, закатала штанины до колен и с наслаждением вошла в почти ледяную еще воду. Брела вдоль берега, погрузившись в блаженное немыслие, ощущая только теплую солнечную ладонь на своей макушке, проваливающиеся в холодный песок пальцы ног и запах — соленый, мокрый, водорослевый, заполнивший все, что осталось между головой и пятками. Сколько шла так, наблюдая за пузырьками, разбегающимися под водой от каждого шага, не смогла бы потом сказать даже для спасения собственной жизни. Остановиться пришлось внезапно, чтобы не налететь на обладателя таких же босых ступней, внезапно появившихся в поле зрения. Подняла глаза и с вялым удивлением увидела бабушку, улыбающуюся так широко и радостно, что немедленно стало совестно: забыла, ушла, моря захотела, а бабушка-то ждала ее часам к 10 утра, завтрак небось приготовила. И список дел такой, что не продохнуть было бы весь день.
Сказала неловко:
- Привет...
И снова потупилась, разглядывая песок под ногами. Услышала бабушкин вздох, а потом вопрос - негромкий, немного печальный, немного насмешливый:
- Забыла, да? Ну конечно... - и, встрепенувшись, уже совсем другим тоном. - Ну ничего страшного, я же тебя нашла. Пойдем лучше завтракать.
И под изумленным взглядом направилась к песчаному валу — бодрой, пружинистой походкой, будто и не было позади почти семидесяти лет жизни, болезни и смерти дочери, сотен дней, проведенных согнувшись в три погибели за сбором колорадского жука. Пришлось выбраться наконец-то из воды и поспешить за ней, на ходу пытаясь сообразить, куда именно они идут завтракать, откуда взялась бабушка и вообще какого черта тут происходит. Впрочем, наблюдать за хаотичным движением собственных мыслей, не снабженных никакой базовой информацией, а потому решивших устроить в голове что-то среднее между боями без правил и масленичными катаниями гурьбой с горы, быстро надоело. Пришлось их связать, затолкать в дальний угол своей головы и захлопнуть за ними дверь, чтобы преждевременно не сойти с ума.
Тем временем бабушка поднялась на вал и зашагала дальше по узкой дорожке, протянутой между каким-то очередным санаторием советских времен и небольшим летним кафе, совершенно пустым, но уже открытым — верный знак того, что начался туристический сезон. Минут через десять петляний между пропахшими сиренью садами, новыми глухими заборами и табличками с надписями «Nikns suns» наконец подошли к видавшему виды, но старательно выкрашенному зеленой краской штакетнику. Успела только увидеть бабушкины седые кудряшки, уже скрывающиеся в дверном проеме дома, отчего-то привычным жестом толкнула калитку и вошла.
Чтобы добраться до крыльца, пришлось несколько раз пригнуться, уворачиваясь от веток винограда, сплошной зеленой аркой увившего весь недлинный проход от калитки. На пороге помедлила, пытаясь понять, почему от вида круглого флигелька, пристроенного к совсем небольшому на самом деле дому, сладко сжимается сердце, а ручка двери ложится в ладонь так, будто уже много лет по выходным она открывала именно эту дверь, а не ту, в щитовом наспех построенном домике невнятного бежевого цвета.
В прихожей пахло чем-то сладким, а еще теплым деревом и немного сыростью — но не той затхлой, плесневелой сыростью, что так часто приживается в стариковских домах, затаившись где-то между книгами и тяжелыми портьерами, а скорее близостью к воде, что охлаждает разгоряченные головы и помогает сосредоточиться на делах. Бабушка суетилась где-то в доме, но звать ее не было нужды: знала совершенно точно, что слева сейчас откроется проход в коридорчик, из которого идут двери: первая — в небольшую гостиную с тяжелым старым сервантом, напольными часами с боем, ковром, привезенным когда-то дедом чуть ли не из Марокко (как-никак военный переводчик, иногда и не туда судьба забрасывала), и овальным обеденным столом, покрытым белой, вручную вышитой еще прапрабабушкой скатертью. Вторая дверь приведет на кухню — тесную, но для одного или двух людей вполне пригодную, с огромной газовой колонкой в углу, развешенными по стенке связками лука и единственным окошком, выходящим на сад. Дальше будет узкая лесенка, ведущая в мансарду — там, под самой крышей, устроены две уютные спальни, бабушкина и гостевая. Обе их по утрам заливает солнечный свет, а если высунуться из окна подальше, можно будет разглядеть за соснами кромку моря.
Но самое любимое помещение в доме — это, конечно, веранда, устроенная в том самом круглом флигельке с остроконечной, как у какой-нибудь замковой башенки, крышей. Здесь стоит маленький круглый столик с гнутыми ножками, на окнах висят кружевные, связанные бабушкой крючком белые занавески, в углу на небольшом, специально для этого сделанном деревянном подиуме устроена лежанка для главного хозяина дома — серого пушистого кота с белыми лапками и коньячно-желтыми глазами, в неприметном ошейнике с медальоном. Здесь можно распахнуть все окна и сидеть, поглядывая то на розовые кусты, в этом году проснувшиеся особенно рано и потому уже полностью покрытые нежной зеленью; то на аккуратную деревянную беседку, притаившуюся среди старых вишневых деревьев, с флюгером-чайкой на крыше; то на небольшой пруд, сооруженный когда-то совершенно случайно — выкопанная уже и не помнится для чего именно яма заполнилась водой после дождей, а через пару дней на нее внезапно прилетела пара уток, и на семейном совете было принято решение яму облагородить: вдруг уткам понравится, и они приживутся. Птицы не подвели и с того времени каждый год прилетали именно сюда, гостили несколько недель, а потом отправлялись дальше по своим утиным делам. Пруд же теперь был почти как настоящий, с кувшинками и болотными ирисами по берегам и тьмой лягушек по весне.
Прошла прямо босиком на веранду, распахнула окна, вдохнула насыщенный сосновый запах и, зажмурившись от счастья, подумала: «Хорошо-то как дома!» Потом внезапно испугалась этой мысли, отвернулась от окна, села на узкий диванчик, обитый полинявшим от времени зеленым бархатом. Из кухни показалась бабушка с чайником, чашками, корзинкой с чем-то сладко пахнущим — вот откуда был этот запах в прихожей! - и большим блюдом с капустным пирогом. Как все это умещалось у нее в руках, сказать было решительно невозможно, но на попытку помочь она только наигранно-сердито отмахнулась и строго указала на пирог. Ешь, мол, и не занимайся всякими глупостями. Пришлось послушаться.
Когда количество съеденного творожного печенья превысило все возможности человеческого организма, наконец-то заставила себя оторваться от еды и откинуться на спинку дивана. Бабушка улыбалась, глядя внимательно и чуть подозрительно. Так посетители психиатрических больниц смотрят на пациентов: врачи говорят, что дело идет на поправку, но кто знает, что может произойти в следующий момент. К счастью, за время завтрака стало совершенно ясно, что происходит. Так что только утвердительно кивнула, широко улыбаясь в ответ. Бабушка вздохнула с явным облегчением.
- Вспомнила наконец? Ну слава Богу.
Потом аккуратно спросила:
- Точно вспомнила?
Пришлось рассказать, чтобы не было сомнений. И как сажали вместе розовые кусты, чуть ли не две недели перед этим проспорив, где именно это следует делать; и как украшали пруд, выкапывая с берегов Бабитского озера ирисы; и как целыми днями бродили все вместе по берегу моря, останавливаясь на привалы, доставая из рюкзаков творожное печенье и капустный пирог, запивая их травяным чаем из термосов, а потом строили целые города из песка, и совершенно не расстраивались, когда на следующий день приходили и видели, что за ночь их смыли волны; и как ездили с дедом на велосипедах далеко-далеко, аж до следующей станции, смотреть на самого красивого в мире пса, жившего в будке у чьего-то дома и приветствовавшего их каждый раз громким радостным лаем. И еще — как заходя в вагон электрички, переполненные соленым воздухом и счастьем, каждый раз наталкивались на игривый ветер, выдувавший из головы все воспоминания и заменявший их на картинки унылого дачного поселка в не слишком дальнем Подмосковье. Потому что ни один разумный человек не может предположить, что до чуда всего-то полтора часа на электричке, и гораздо проще верить в то, что проводишь выходные невероятно скучно, чем просто невероятно.
Помолчали. Спросила вдруг:
- И так каждый раз? Каждый раз я приезжаю сюда, стою сначала огорошенная на платформе, потом иду бродить по краешку воды, а ты встречаешь меня, ведешь завтракать и терпеливо ждешь, пока я все вспомню? И ничего нельзя с этим сделать?
Бабушка пожала плечами.
- Можно, наверное. Но пока мы еще не поняли, как. Пытались писать записки себе в будущее, рассовывая их по карманам, но они не срабатывают — мало ли, что ты накалякал, маясь от скуки в душном вагоне. Делали фотографии — но все они пропадают с пленок, когда поезд доезжает до Москвы. Видимо, где-то есть граница между чудом и обыденностью, и когда пересекаешь ее, всякие «глупости» просто выветриваются отовсюду — и из мыслей, и с негативов, и даже из гипотетических вероятностей. Есть, правда, отличный способ — просто оставаться здесь или уезжать не в Москву, а куда-нибудь поближе. В Ригу, например. Но тебе же такой вариант не подходит.
- Выветриваются...
Внезапно вспомнила утренний ветерок у вагона, песок в глаза, крик чайки. Вскочила, осененная идеей.
- У тебя есть шарф?
Едва дождавшись изумленного кивка, бросилась в прихожую, достала из рюкзака кроссовки, быстро обулась. Потом схватила протянутый шарф, туго обмотала им собственную голову так, чтобы нигде не дуло — вот уж не думала, что когда-нибудь пригодится институтская дружба с девочкой-мусульманкой, в перерывах между парами научившей ее завязывать пашмину чуть ли не тридцатью разными способами. Сверху нахлобучила любимые наушники, чтобы уж наверняка, и выскочила из дома, на ходу крикнув:
- Если через два часа не позвоню, звони мне сама и уговаривай приехать. Что хочешь сочини, только заставь меня повернуть обратно!
По знакомой улочке к станции бежала так быстро, что земли под ногами не чувствовала. И не зря: уже вбегая на платформу, увидела, как из-за поворота выворачивает электричка. Сказала себе: «Ну, только не подведи теперь». И для надежности прижала наушники и платок руками к голове.
Когда открылись двери вагона, почувствовала, как вокруг нее завивается ветер, пытаясь добраться до головы, наталкивается на пашмину, сердится, но ничего не может сделать. Машинально удивилась — и откуда он, сегодня же на море штиль, позлорадствовала — вот тебе, разносчик скуки и обычности! А потом решилась и шагнула в вагон, с облегчением отмечая, что двери захлопываются за спиной.
Полтора часа до города ехала, не смея опустить затекшие руки. Немногочисленные люди вокруг — все же суббота, середина дня - косились с удивлением, но молчали и не пытались как-то вмешаться в ее внутренние дела — мало ли чудаков попадается в пригородном транспорте, больше только в самой столице.
Сойдя на перрон на Рижском вокзале, аккуратно сняла наушники, опасливо размотала жаркий шарф, прислушалась к ощущениям. Внутри было спокойно и солнечно, воздух вокруг до сих пор пах сиренью и немного солью, ноги слегка саднили от ледяной воды, песка и быстрого бега. Рассмеялась счастливо, как не смеялась в городе уже много-много лет, выхватила из кармана телефон, набрала знакомый номер.
- Бабушка? Я завтра приеду, надо подрезать розовые кусты и смазать флюгер на беседке, а то он сегодня совсем не крутился. И сделай еще печенья, пожалуйста, я его очень люблю.
Примечания от автора:
Во-первых, спасибо за чтение =)
Во-вторых, всем знатокам топографии Юрмалы. От станции Дзинтари, конечно, не видно самого моря, но я посчитала возможным слегка приукрасить действительность.
И в -третьих, бабушка могла бы жить примерно в таком домике: img-fotki.yandex.ru/get/9261/12734728.11/0_136b...
@темы: Хохенгрон, Проза Ветра
-
-
05.12.2015 в 22:06-
-
06.12.2015 в 06:57